Озадаченный, он вернулся в свой кабинет, оставив дверь приоткрытой, и продолжил укладывать бумаги и книги. Его руки делали дело, а мысли были заняты другим: Тесс, будущим, сёей, сегодняшним свиданием с Нэми, «Благородным Домом», которому он отдал двадцать лет – будь честен, ведь на самом деле тебе не хочется уходить, и ты знаешь, что сейчас неподходящее время открывать свое дело – мрачным будущим Анжелики, завтрашней встречей со швейцарским посланником и возможном импорте продукции их оружейных заводов, все это мешалось с известием о невероятных переговорах с Ёси, Бэбкотт и Тайрер сейчас в Эдо, серебро, выданное бакуфу в качестве аванса уже пересчитано, там действительно сто тысяч – и о Накаме, вот ведь бедняга.
Бедняга? Да он же убийца, из самых худших. Я, правда, не почувствовал этого, ни разу не заметил в нем угрозы. Он должен быть в Пьяном Городе или где-нибудь в Ёсиваре. Если уж мы об этом узнали, кто-то, должно быть, шепнул и ему, и он скрылся. Черт подери! Теперь мне придется брать в долю Тайрера или Йоганна…
В его раздумья вторглись голоса из фойе. Целый хор голосов: Мак-Струан, Варгаш, Хоуг, хлопочущие и снующие туда-сюда слуги.
Можно и не выходить к ним. Меня и так вызовут, и очень скоро. Понуро опустив голову, он вернулся к своей работе, теперь уже почти законченной.
– Джейми!
Он обернулся. И застыл, парализованный. Морин. Его Морин стояла на пороге! Морин Росс. Темно-синий зимний капор, голубые глаза, выглядывающие из-за складок толстого шерстяного головного шарфа. Темно-синее пальто поверх темного платья того же оттенка. Морин Росс, двадцать восемь лет. Высокая, чуть-чуть выше Тесс, – средний женский рост теперь немногим превышал пять футов, королева Виктория была четыре фута одиннадцать дюймов.
– Господь Милосердный! – сдавленно выговорил он, теряя рассудок.
– Привет вам, Джейми Макфэй. – Она осталась в дверях, стоя с прямой спиной, как ее отец; голос звучал мелодично и весело. – Пожалуйста, могу я войти? – Она размотала шарф и неуверенно улыбнулась.
Теперь ему было хорошо ее видно. То же чистое лицо, не хорошенькое, но сильное и странно располагающее к себе, темные веснушки – в точности такая же, какой он видел ее больше трех лет назад на причале в Глазго, хотя тогда они расставались и она плакала. Он забыл, как ее глаза…
– Привет, Искорка, – пробормотал он, не думая; когда-то он придумал ей это прозвище. – Бог и все его ангелы… Морин?
Ее смех зазвенел серебристой трелью.
– Я принимаю это как утвердительный ответ, а ты отныне навек забудешь богохульничать, дружок. Один-то раз можно простить: ведь я появилась подобно призраку из тьмы ночи, уж больно мне хотелось устроить тебе сюрприз. – Улыбка и напевный голос делали ее более привлекательной, чем она была на самом деле, как и свет, танцевавший в ее глазах, и любовь, в которую она облачилась, как в броню. Она закрыла дверь и снова посмотрела на него. – Ты выглядишь великолепно, Джейми, немножко устал, но все такой же красавчик, что и раньше.
Он выпрямился, но по-прежнему стоял за столом, в голове мешанина: бог мой, это ты, не Тесс, это ты, легко ошибиться в темноте, почти такого же роста, та же прямая спина – он вспомнил свои небрежные, пустые письма за прошедший год и последнее письмо, в котором разрывал помолвку, его голос беззвучно выговаривал: «Прости, Морин, я писал тебе, мы не женимся, прости, я не хочу жениться, а теперь и не могу, теперь, когда я сам по себе, более неподходящего времени и не придумаешь, и почему…»
– Ох, Джейми, – говорила она через комнату, выжидательно поглядывая на него, и ее улыбка стала еще глубже, – ты и представить не можешь, как я счастлива, что вижу тебя, что наконец-то сюда добралась, а уж приключений, которые я пережила, хватит на целую книгу. – Когда он не шевельнулся и не ответил, она чуть заметно нахмурилась, и ее лоб прорезали тонкие морщинки. – Да ты что ж это, верно, никак в себя не придешь, дружок?
– Тесс! – проскрипел он. – Я… мы думали, что ты Тесс Струан.
– Миссис Струан? Нет, она в Гонконге. Какая леди. Она устроила, чтобы я смогла приехать сюда, и ни пенни с меня не спросила. Езжайте, говорит, к своему Джейми Макфэю с моими поздравлениями, и представила меня капитану Стронгбоу – он мне целую отдельную каюту выделил – и чудесному мистеру Хоугу и мистеру раскрасавчику Горнту.
– А?
– Этот парень думает, что он – Божий дар для всех женщин на свете, да только не для меня. Я помолвлена, так я ему и сказала, помолвлена перед Господом с мистером Джейми Макфэем. Он сказал, что он твой друг, Джейми, а доктор Хоуг рассказал мне, что он спас тебе жизнь, поэтому я обходилась с ним мило, но держала на расстоянии. Ох, дружок, мне столько всего хочется услышать, столько рассказать.
– Господи Иисусе, – пробормотал он, не слыша ее, – так просто перепутать вас, когда твое лицо закрыто шарфом, ты и Тесс – вы обе одного роста, держитесь одинаково пря…
– Кхм! – нарочито прокашлялась Морин, и глаза ее вдруг засверкали. – Я буду очень тебе признательна не поминать имени Господа всуе, и она куда как пониже будет, и гораздо потолще, и годами старше, и волосы у нее седые, а я шатенка, и даже в темноте я на нее не похожа! – Когда ее улыбка собственной шутке осталась без ответа, она вздохнула. В отчаянии она обвела взглядом комнату. На глаза ей попался графин. Она тут же подошла к нему, понюхала, чтобы убедиться, что это действительно виски, носик ее наморщился от отвращения, но она налила ему бокал и капнула несколько капель в другой.
– Вот, – она подняла на него глаза, в первый раз оказавшись так близко, и вдруг ее лицо осветилось широкой улыбкой. – Моему па тоже понадобилось виски, когда по нем ударило известие, что Шотландия считается частью Британских островов.
Колдовские чары спали. Джейми расхохотался, обнял ее и прижал к себе, приветствуя, а она едва не выронила из руки бокалы.
– Потише, дружок, – охнула она, сумела как-то поставить их на стол и, обхватив жениха руками, отчаянно прижалась к нему – все это ожидание и то, как она стояла в дверях, читая на его лице потрясение, а вовсе не радость, которую надеялась прочесть, стараясь быть сильной и взрослой, не зная, что делать и как ей сказать ему, что она любит его, что мысль о том, что она может его потерять, была невыносима для нее, и поэтому она рискнула, рискнула всем и покинула свое убежище, вверила себя Господу, уложила в сумочку молитвенник, Библию и «дерринджер» отца и, зажмурив глаза, отправилась в путь, чтобы преодолеть десять тысяч миль страха. Внутреннего страха. Но снаружи его никто не видел – о нет, никогда, Россы не из тех, кого видят испуганными!